Очертания войны будущего всё отчётливей...

Да. Уже не моторов, уже роботов...

https://ru.wikipedia.org/wiki/Битва_(рассказ)

Станислав Лем.
"Мир на Земле"
https://www.booksite.ru/fulltext/0/001/005/167/051.htm
Вернувшись домой, в почтовом ящике я нашел толстенный конверт, в нем оказалась книга с длинным названием: "Dehumanization trend in weapon systems of the twenty first century or upside-down evolution"* ["Тенденция к обезлюживанию в системах вооружения двадцать первого века, или Эволюция вверх ногами" (англ.)]. Фамилия автора -- Меслант -- ничего мне не говорила. Том был солидный, увесистый, большого формата, с множеством графиков и таблиц. Не имея особенно чем заняться, я сел в кресло и начал читать. Перед предисловием, на первой странице, стоял эпиграф по-немецки: "Aus Angst und Not das Heer ward tot". Eugen von Wahnzenstein"* [Из страха и по необходимости войско сделалось мертвым. Евгений фон Ванценштейн (нем.)]. Автор называл себя специалистом по новейшей истории военного дела. История эта, писал он, заключена между двумя звучными аббревиатурами конца XX века: FIF и LOD, означающими соответственно FIRE AND FORGET и LET OTHERS DO* ["Выстрели и забудь" и "Пусть это сделают другие" (англ.); речь идет о самонаводящихся ракетах]. Отцом современного пацифизма было благосостояние, а матерью -- страх. Их скрещивание породило тенденцию к обезлюживанию военного дела. Все меньше оказывалось желающих стать под ружье, причем отвращение к военной службе было прямо пропорционально уровню жизни. Возвышенное изречение "dulce et decorum pro patria mori"* ["почетно и сладко умереть за отечество" (лат.)] молодежь богатых стран считала рекламой морового поветрия. Как раз тогда началось снижение стоимости производства в интеллектронной промышленности. На смену вычислительным элементам типа chips* [chip -- чипы, микросхемы; chips -- чипсы (англ.)] пришли продукты генной инженерии типа corn* [1) кукуруза 2) песчинка (англ.)], получаемые путем выращивания искусственных микробов, главным образом Silicobacterium Logicum Wieneri* [логическая силикобактерия Винера (лат.); названа в честь создателя кибернетики]. Пригоршня таких элементов стоила не дороже горсточки проса. Итак, искусственный интеллект дешевел, а новые поколения вооружений дорожали в геометрической прогрессии. В первую мировую войну самолет по стоимости равнялся автомобилю, во вторую -- двадцати автомобилям; к концу столетия он уже стоил в 600 раз дороже автомобиля. Было подсчитано, что через 70 лет даже сверхдержавы смогут иметь от 18 до 22 самолетов, не больше. Вот так пересечение нисходящей кривой стоимости искусственного интеллекта с восходящей кривой стоимости вооружений положило начало созданию безлюдных армий. Живая вооруженная сила стала превращаться в мертвую. Незадолго до этого мир пережил два тяжелых экономических кризиса. Первый был вызван резким подорожанием нефти, второй -- столь же резким снижением цен на нее. Классические законы рыночной экономики уже не действовали, но мало кто догадывался о том, что это значит; мало кто понимал, что фигура солдата в мундире и каске, рвущегося в штыковую атаку, уходит в прошлое, чтобы занять место рядом с закованными в железо средневековыми рыцарями. Из-за косности конструкторской мысли какое-то время все еще производилось крупногабаритное вооружение -- танки, орудия, бронетранспортеры и прочие громоздкие боевые машины, предназначенные для воина-человека,-- даже тогда, когда они уже могли идти в бой сами, безлюдным манером. Эта бронегигантомания скоро исчерпала себя, сменившись ускоренной миниатюризацией. До сих пор все виды оружия были рассчитаны на человека -- на его анатомию (чтобы ему было удобнее убивать) и физиологию (чтобы его было удобнее убивать). Теперь положение изменилось. Как это обычно бывает в истории, никто не понимал значения происходящего. Ибо открытия, которым предстояло слиться в DEHUMANIZATION TREND IN NEW WEAPON SYSTEMS* [тенденция к обезлюживанию в новых системах вооружений (англ.)], совершались в очень далеких одна от другой областях науки. Интеллектроника создала дешевые, как трава, микрокалькуляторы, а нейроэнтомология разгадала наконец загадку насекомых. Ведь, скажем, пчелы тоже живут в сообществах, работают ради общей цели и общаются между собой при помощи особого языка, хотя мозг человека в 380 000 раз больше нервной системы пчелы. Рядовому солдату вполне хватило бы сообразительности пчелы, только соответствующим образом видоизмененной. Боеспособность и разум -- вещи различные, во всяком случае, на передовой. Главным фактором, заставившим миниатюризировать оружие, была атомная бомба. Необходимость миниатюризации вытекала из простых и хорошо известных фактов -- но факты эти оставались за горизонтом военной мысли эпохи. Когда 70 миллионов лет назад огромный метеорит упал на Землю и вызвал многовековое похолодание, засорив своими остатками атмосферу, эта катастрофа уничтожила всех до единого ящеров и динозавров, мало затронула насекомых и вовсе не коснулась бактерий. Вердикт палеонтологии однозначен: чем сила разрушения больше, тем меньше по размерам организмы способны противостоять ей. Атомная бомба требовала рассредоточения как армии, так и солдата. Но мысль об уменьшении солдата до размеров муравья в XX веке могла появиться лишь в области чистой фантазии. Человека не рассредоточишь и не сократишь в масштабе! Поэтому подумывали о воинах-автоматах, имея в виду человекообразных роботов, хотя уже тогда это было наивным анахронизмом. Ведь промышленность "обезлюживалась", однако же роботы, заменявшие людей на заводских конвейерах, не были человекоподобны. Они представляли собой увеличенные фрагменты человека: мозг с огромной стальной ладонью, мозг с глазами и кулаком, органы чувств и руки. Больших роботов нельзя было перенести на поля атомных сражений. Так начали появляться радиоактивные синсекты (искусственные насекомые), керамические рачки, змеи и черви из титана, способные зарываться в землю и вылезать наружу после атомного взрыва. В образе летающих синсектов летчик, самолет и его вооружение как бы слились в одно миниатюрное целое. А боевой единицей становилась микроармия, лишь как целое обладавшая боеспособностью (вспомним, что только целый рой пчел представляет собой самодостаточный организм, а не отдельная пчела). Итак, появились микроармии множества типов, основанные на двух противоположных принципах. Согласно принципу автономности, такая микроармия действовала как военный поход муравьев, как волна микробов или осиный рой. Согласно принципу телетропизма* [Здесь использован термин "тропизм", обозначающий ростовые движения растений под воздействием раздражителей. В современной литературе применяется шире -- например, в отношении автоматических устройств.], микроармия была лишь огромной, летающей или ползающей, совокупностью самосборных элементов: по мере тактической или стратегической необходимости она отправлялась в путь в полном рассредоточении и лишь перед самой целью сливалась в заранее запрограммированное целое. Можно сказать, что боевые устройства выходили с заводов не в окончательном виде, но в виде полу- и четвертьфабрикатов, способных сплотиться в боевую машину перед самым попаданием в цель. Эти армии так и называли -- самосплачивающимися. Простейшим примером было саморассредоточивающееся атомное оружие. Межконтинентальную баллистическую ракету с ядерной боеголовкой можно обнаружить из космоса -- со спутников слежения, или с Земли -- радарами. Но нельзя обнаружить гигантские тучи рассеянных микрочастиц, несущих уран или плутоний, которые в критическую массу сольются у самой цели -- будь то завод или неприятельский город. Какое-то время старые типы оружия сосуществовали с новыми, но тяжелое, громоздкое вооружение быстро и бесповоротно пало под натиском микрооружия. Ведь оно было почти невидимо. Как микробы незаметно проникают в организм животного, чтобы убить его изнутри, так неживые, искусственные микробы, согласно заложенным в них тропизмам, проникали в дула орудий, зарядные камеры, моторы танков и самолетов, прогрызали насквозь броню или же, добравшись до пороховых зарядов, взрывали их. Да и что мог поделать даже самый храбрый и опытный солдат, обвешанный гранатами, с микроскопическим и мертвым противником? Не больше, чем врач, который решил бы сражаться с микробами холеры при помощи молотка. Среди туч микрооружия, самонаводящегося на заданные цели, оружия биотропического, то есть уничтожающего все живое, человек в мундире был беспомощен так же, как римский легионер со своим щитом и мечом под градом пуль. Уже в XX столетии тактика борьбы в сплоченном строю уступила место рассредоточению боевых сил, а маневренная война потребовала от них еще большего рассредоточения. Но линии фронтов существовали еще и тогда. Теперь же они исчезли. Микроармии без труда проникали через линии обороны и вторгались в глубокий тыл неприятеля. В то же время крупнокалиберное атомное оружие все очевиднее оказывалось бессильным: его применение попросту не окупалось. Эффективность борьбы с вирусной эпидемией при помощи термоядерных бомб, разумеется, мизерна. На пиявок не охотятся с крейсерами. Труднейшей задачей "безлюдного" этапа борьбы человека с самим собой оказалось различение своих и чужих. Эту задачу, обозначавшуюся FOF (Friend Or Foe* [друг или враг (англ.)]), прежде решали электронные системы, работавшие по принципу "пароль и отзыв". Спрошенный по радио самолет или автоматический снаряд сам, по своему передатчику, должен был дать правильный отзыв, иначе он подвергался нападению как вражеский. Но в XXI веке этот метод становился анахронизмом. Новые оружейники заимствовали образцы в царстве жизни -- у растений, бактерий и животных. Способы маскировки и демаскировки повторяли способы, существующие в живой природе: иммунитет, борьба антигенов с антителами, тропизмы, а кроме того, мимикрия, защитная окраска и камуфляж. Неживое оружие нередко прикидывалось невинными микроорганизмами или даже пыльцой и пухом растений; но за этой оболочкой крылось смертоносное, всеразрушающее содержимое. Кроме того, возросло значение информационного противоборства -- не в смысле пропаганды, но в смысле проникновения в систему неприятельской связи, чтобы поразить ее или (при налетах атомной саранчи, например) вынудить слиться в критическую массу раньше времени и тем самым не допустить к охраняемой цели. Автор книги описывал таракана, послужившего образцом одной из разновидностей микросолдат. Этот таракан имеет на оконечности брюшка пару тоненьких волосков. Они соединены с его задним нервным узлом, отличающим обычное дуновение воздуха от колебаний, вызванных нападением врага; едва почуяв такие колебания, таракан бросается в бегство. Захваченный чтением, я с сочувствием думал о честных приверженцах мундира, знамен и медалей за храбрость. Новая эра в военном деле была для них сплошной обидой и поношением, изменой возвышенным идеалам. Автор называл этот процесс "эволюцией вверх ногами" (upside-down), потому что в природе сперва появились микроскопические организмы, из которых постепенно возникали все более крупные по размерам виды; в эволюции вооружений, напротив, возобладала тенденция к микроминиатюризации, а большой человеческий мозг заменили имитации нервных ганглиев насекомых. Микроармии создавались в два этапа. На первом этапе неживое оружие конструировали и собирали люди. На втором этапе неживые дивизии проектировались, испытывались в боевой обстановке и направлялись в серийное производство такими же неживыми компьютерными системами. Люди устранялись сначала из армии, а затем и из военной промышленности вследствие так называемой "социоинтеграционной дегенерации". Дегенерировал отдельный солдат: он становился все меньше и все проще. В результате разума у него оставалось, как у муравья или термита. Тем большее значение приобретала социальная совокупность мини-бойцов. Мертвая армия была несравненно сложнее, чем улей или муравейник; в этом отношении она соответствовала скорее большим биотопам природы, то есть целым пирамидам видов, хрупкое равновесие между которыми поддерживается благодаря конкуренции, антагонизму и симбиозу. В такой армии, понятно, сержанту или капралу нечего было делать. Чтобы объять мыслью это целое -- хотя бы при инспектировании, не говоря уж о командовании,-- не хватило бы мудрости целого университета. Поэтому, кроме бедных государств "третьего мира", больше всего пострадало от великой революции XXI века в военном деле кадровое офицерство. Под неумолимым напором тенденции к обезлюживанию армии пали почетные традиции маневров, смен караула, фехтования, парадных мундиров, рапортов и муштры. На какое-то время удалось сохранить за людьми высшие командные должности, прежде всего штабные, -- увы, ненадолго. Вычислительно-стратегическое превосходство компьютеризированных систем командования наконец лишило работы самых мозговитых военачальников, до маршалов включительно. Сплошной ковер из орденских ленточек на груди не спас даже самых прославленных генштабистов от ухода на досрочную пенсию. Тогда развернулось оппозиционное движение кадровых офицеров: в ужасе перед безработицей они уходили в террористическое подполье. Поистине мерзкой гримасой судьбы было просвечивание этих заговоров микрошпиками и мини-полицией, сконструированной по образцу вышеупомянутого таракана, ибо ему не были помехой ни ночь, ни туман, ни любой камуфляж, к которому прибегали отчаявшиеся традиционалисты, верные до гроба идеям Ахиллеса и Клаузевица. Беднейшие государства могли воевать теперь лишь по старинке, живой силой, то есть лишь с таким же анахроничным, как и сами они, противником. Если не на что было автоматизировать армию, приходилось сидеть тихо, как мышка. Но и богатым странам пришлось несладко. Вести политическую игру по-старому стало невозможно. Граница между войной и миром, уже давно не слишком отчетливая, теперь совершенно стерлась. Двадцатый век покончил со стеснительным ритуалом открытого объявления войны и ввел в обиход такие понятия, как пятая колонна, массовый саботаж, холодная война и война per procura* [по доверенности (лат.); речь идет о войне, которую одно государство ведет в интересах другого, более сильного]; и все это было лишь началом дальнейшего стирания различий между войной и миром. Нескончаемые переговоры на конференциях по разоружению имели целью не только достижение соглашения, установление равновесия сил, но и прощупывание слабых и сильных сторон противника. На смену альтернативе "война или мир" пришло состояние войны, неотличимой от мира, и мира, неотличимого от войны. На первом этапе преобладала диверсия под прикрытием миротворческих лозунгов. Она просочилась в политические, религиозные и общественные движения, не исключая такие почтенные и невинные, как движение за охрану среды; она разъедала культуру, проникла в средства массовой информации, использовала иллюзии молодежи и стародавние убеждения стариков. На этом втором этапе усилилась криптовоенная диверсия; она уже мало чем отличалась от настоящей войны, но распознать ее было нельзя. Кислотные дожди были известны уже в двадцатом столетии, когда при сгорании угля, загрязненного серой, облака превращались в раствор серной кислоты. Теперь же полили дожди до того едкие, что они разъедали крыши домов и заводов, автострады, линии электропередач, и невозможно было установить, чье это дело: отравленной природы или врага, наславшего ядовитую облачность при помощи направленного в нужную сторону ветра. И так было во всем. Начался массовый падеж скота -- но как узнать, естественные это эпизоотии или искусственные? Океанский циклон, обрушившийся на побережье,-- он случаен, как прежде, или вызван умелым перемещением воздушных масс? Гибельная засуха -- обычная или опять-таки вызванная тайным отгоном дождевых облаков? Климатологические и метеорологические контрразведки, сейсмический шпионаж, разведслужбы эпидемиологов, генетиков и даже гидрографов трудились не покладая рук. Военные службы, занятые различением искусственного и естественного, подчиняли себе все новые отрасли мировой науки, и все же результаты этой разведывательно-следственной деятельности становились все менее ясными. Обнаружение диверсантов было детской забавой до тех пор, пока они были людьми. Но когда диверсию можно усматривать в урагане, градобитии, болезнях культурных растений, падеже скота, росте смертности новорожденных и заболеваемости раком, а в конце концов даже в падении метеоритов (мысль о наведении астероидов на территорию противника появилась еще в XX веке),-- жизнь стала невыносимой. И не только жизнь обыкновенных людей, но и государственных деятелей, беспомощных и растерянных, ведь они ничего не могли узнать от своих столь же растерянных советников. В военных академиях читали такие новые дисциплины, как криптонаступательная и криптооборонительная стратегия и тактика, криптология контрразведки (то есть отвлечение и дезинформация разведок, контрразведок и так далее, во все возрастающей степени), криптография, полевая энигматика и, наконец, СЕКРОСЕКРЕТИКА, которая под большим секретом сообщала о тайном применении тайного оружия, неотличимого от невинных явлений природы. Размылись линии фронта и границы между большими и мелкими антагонизмами. Для очернения другой стороны в глазах ее собственного общества спецслужбы изготовляли фальсификаты стихийных бедствий на своей территории так, чтобы их ненатуральность бросалась в глаза. Было доказано, что некие богатые государства, оказывая помощь более бедным, в поставляемую ими (по весьма дешевой цене) пшеницу, кукурузу или какао добавляли химические средства, ослабляющие потенцию. Это была уже тайная антидемографическая война. Мир стал войной, а война -- миром. Хотя катастрофические последствия такого развития, а именно, обоюдная победа, равнявшаяся обоюдному уничтожению, были очевидны, политики по-прежнему гнули свое: заботясь о благосклонности избирателей и обещая во все более туманных выражениях все более благоприятный поворот в недалеком будущем, они все меньше способны были влиять на реальный ход событий. Мир стал войной не из-за тотальных происков (как представлял себе некогда Оруэлл), но благодаря достижениям технологии, стирающей границу между естественным и искусственным в каждой области жизни и на каждом участке Земли и ее окружения,-- ибо в околоземном пространстве творилось уже то же самое. "Там,-- писал автор "Тенденции к обезлюживанию в системах вооружений XXI века",-- где нет больше разницы ни между естественным и искусственным белком, ни между естественным и искусственным интеллектом, нельзя отличить несчастья, вызванные умышленно, от несчастий, в которых никто не повинен. Как свет, увлекаемый силами тяготения в глубь черной дыры, не может выбраться из гравитационной ловушки, так человечество, увлекаемое силами взаимных антагонизмов в глубь тайн материи, угодило в технологическую западню". Решение о мобилизации всех сил и средств для создания новых видов оружия диктовали уже не правительства, не государственные мужи, не воля генеральных штабов, не интересы монополий или иных групп давления, но во все большей и большей степени -- страх, что на открытия и технологии, дающие перевес, первой натолкнется Другая Сторона. Это окончательно парализовало традиционную политику. На переговорах ни о чем нельзя было договориться, ибо согласие на отказ от Нового Оружия в глазах другой стороны означало, что противник, как видно, имеет в запасе иное, еще более новое. Я наткнулся на формулу теории конфликтов, объяснявшую, почему переговоры и не могли ни к чему привести. На таких конференциях принимаются определенные решения. Но если время принятия решения превышает время появления нововведений, радикально меняющих обсуждаемое на переговорах положение вещей, решение становится анахронизмом уже в момент его принятия. Всякий раз "сегодня" приходится договариваться о том, что было "вчера". Договоренность из настоящего перемещается в прошлое и становится тем самым чистейшей фикцией. Именно это заставило великие державы подписать Женевское соглашение, узаконившее Исход Вооружений с Земли на Луну. Мир облегченно вздохнул и мало-помалу оправился -- но ненадолго, ибо страх ожил опять, на сей раз в виде призрака безлюдного вторжения с Луны на Землю. Поэтому не было задачи важнее, чем разгадка тайны Луны.